Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель
– Да.
Миша тихонько подтолкнул в спину Ваську.
– Что стоишь? Поднимайся по лестнице.
У двери кабинета начальника сыска Жуков остановился и приказал сопровождающему агенту составить компанию Ваське, сам же постучал и сразу же вошёл.
– Вот пока все сведения, – Миша рассказал о подслушанном разговоре и немного лукавил, все—таки ожидая добрых слов от Ивана Дмитриевича.
– Молодец, – Путилин иногда скупился на похвалы сотрудникам, но сегодня не сдержался, даже поднялся с кресла и начал прохаживаться по кабинету, потирая руки, – и где сей Василий?
– В коридоре.
– Похвально, Миша, что сразу его из огня да в полымя, веди. Погоди, – Иван Дмитриевич прикусил губу, словно что—то задумал, потом произнёс, – веди, это пустое.
Через минуту в кабинет вошёл оробевший Васька, остановился в нерешительности на пороге, исподлобья осматривая сидевшего в кресле Путилина. Ноги дрожали, что подталкивающий сзади агент не мог сдвинуть с места задержанного.
– Проходи, – тихим спокойным голосом произнёс Иван Дмитриевич, и на лице появилась такая добродушная улыбка, что казалось, что он к себе в гости зазвал давнего приятеля.
Васька набрался смелости и приблизился к столу, у которого застыл подобием кобры перед заклинателем змей.
– Василий, ну что столпом соляным стал, – добродушие так и струилось из уст Ивана Дмитриевича, – присаживайся, у меня всего—то несколько вопросов.
– Я, – побледневший Васька набрался смелости и присел на краешек стула, в любую минуту готовый с него вскочить, – я, – и умолк.
– Не хочу тебя мучить вопросами, расспросами, – начал Путилин, – ты, небось, меня знаешь?
– Ещё бы, – Васька опять сглотнул скопившуюся слюну, – кто ж в столице Путилина не знает.
– Тогда ты должен быть наслышан, что мне надобно говорить исключительно правду.
Васька только кивнул головой.
– Хорошо, тогда не буду вола крутить за хвост, где Петьку Голдыша найти я знаю, за ним агенты уже поехали, а вот Кузьку Добрянского, по прозванию Добрый, не сомневайся, найду, но хотелось бы побыстрее, ты ж знаешь, что в сыскном дел невпроворот и не хочется отвлекаться на него.
Кадык Васьки дёрнулся, правой рукой почесал затылок.
– Иван Дмитрич, – зыркнул на начальника сыска, перебьёт или нет, но Путилин привык к такому обращению со стороны преступников. Наоборот, это как—то настраивало на доверительный лад, – сегодня в ночлежном доме у Лавры.
– Это в Чернореченском.
– Там.
– И в котором часу он появится в ночлежном доме?
– Кто ж его знает? – Васька осёкся, исподлобья посмотрел на Путилина.– Но обещался там быть после полуночи.
– Ладно, Василий, сегодня придётся тебе в камере посидеть.
– Эт мы понимаем, – обрадовался допрашиваемый и добавил. – у вас тепло да утром каша справная…
Глава одиннадцатая. В ночлежном доме
До Чернореченской, хотя и было, недалеко, но времени совсем не оставалось. Часы давно пробили полночь, можно упустить Кузьку Добрянского. Узнает об аресте Голдыша и ищи по России.
Задержать Петьку Иван Дмитриевич решил с утра, тем более, что тот ни сном, ни духом о скопившихся над головою тучах.
Путилин поднялся из—за стола и подошёл к шкапу и распахнул дверцы, на одной створке изнутри вставлено большое зеркало, а крючках, прибитых к задней стенке висело чистое, но заношенное с заплатками одеяние. Иван Дмитриевич посмотрел в зеркало, повернув голову сперва вправо, потом влево.
– Хорош, – пробубнел он и скривился, – кистеня только и не хватает.
Переодевание заняло немного времени, дольше возился с бородой и париком, чтобы, не дай Бог, не в подходящий момент съехали в сторону или того хуже оказались на полу.
Осмотрел себя с головы до пят.
«Ничего, – пронеслось в голове, – в темноте, а тем паче при свете лучины или свечи меня не опознать».
На звонок явился дежурный чиновник с красными от бессонницы глазами, дежурит третью ночь, напросился у начальника, что сна лишился и теперь мается. На Ивана Дмитриевича посмотрел без удивления, привык к перевоплощения за время службы.
– Жуков здесь?
– Да, чаи гоняет.
– Позови—ка его ко мне.
Чиновник вышёл, тихонько затворив за собою дверь.
Миша же зашёл, как всегда без стука.
– Иван Дмитрич, звали?
Путилин почесал ухо.
– Да, Миша, – с огорчением произнёс начальник сыска, – с тобой соваться в ночлежный дом не просто опасно, а прямо таки преступно.
– Иван Дмитрич. – обиженно засопел Жуков, – через некоторое время вы меня не узнаете.
– Нет, Миша, – решительным голосом оборвал помощника Путилин, – зови Ваську, придется его с собой брать.
– Но…
– Миша, – прикрикнул начальник сыскной полиции и совсем тихо продолжил, – Василия приведи и побыстрее, времени остаётся все меньше.
Жуков вылетел из кабинета, он так и не понял по поводу времени, но не стал больше изводить начальника словами.
В камере пришлось будить Ваську, который развалился на тонком матрасе и оглашал богатырским храпом не только место своего ночлега, но и прилегающий коридор.
– А? Что? – тёр глаза задержанный.
– Пошли, – кивнул головой Жуков, – Иван Дмитрич зовёт.
– Ну вот, – тяжело вздохнул, – я ж все рассказал.
– Ступай.
Увидев в кабинете стоящего у окна какого—то босяка в рваной, но чистой одежде, с окладистой наполовину седой бородой и космами нечёсаных волос на голове, Васька по хозяйски прошел к столу и опустился на обитый синим бархатом стул. Закинул ногу на ногу и небрежно посмотрев через плечо на Мишу, произнёс:
– Ну и где, Иван Дмитрич? Я чаю горячего хочу и спать.
Жуков с усмешкой во взоре смотрел на начальника.
– Василий, внимательности у тебя нет, – Путилин заложил большие пальцы рук за веревку но поясе, заменявшую ремень.
– Я, – только и сумел выдавить из себя задержанный, узнав голос Ивана Дмитриевича, и рот приоткрылся в изумлении.
– Я – это. я, – проговорил начальник сыскной полиции.
– А…
– Сегодня, видно, придётся, Василий, нам остаться без сна.
Задержанный сделал руками в воздухе несколько движений и замер, не закрывая рта.
– Вижу, Василий, твои сапоги прохудились, деньги иногда имеешь, а ноги мокнут.
– Да я…
– Именно ты, мы, кажется, размером схожи, – Иван Дмитриевич достал из шкапа новые сапоги, – надевай, – и не дав ничего сказать задержанному, добавил, – надевай, нам сегодня одно дело предстоит и я не хочу, чтоб ты приболел после него.
Василий повиновался явно с удовольствием, поднялся и сделал несколько шагов по кабинету.
– Не жмут?
– В самую пору, – заулыбался задержанный.
– Пальтишко смени, – и Путилин протянул верхнюю одежду из заветного шкапа, – великовато, но ничего, зато без заплаток. А теперь, поговорим, как мужики.
– Всегда готов, – глаза Василия блестели и стыдливо добавил. – это мне?
– Тебе, считай мой подарок.
– Благодарствую, Иван Дмитрич, – руки гладили лацканы пальто, – как я понимаю, нам с вами придётся на Чернореченскую?
– Быстро схватываешь.
– Господин Путилин, я…
– Василий, я ж понимаю, что среди тех людей тебе жить, ты только поздороваешься там: «Здравствуй, Кузьма» и все, можешь быть спокоен, что кто—то тебя заподозрит.
– Как Иуда…
– Василий, ты благодари Бога, что отвёл тебя от вчерашней крови. Не то я пустился искать по столице тебя.
– Знак свыше, – задержанный перекрестился.
– Договорились?
– Что мне остаётся, – посетовал Василий, – только вот оставили вы меня, Иван Дмитрич, без пайки утренней, – и посмотрел на начальника сыска карими глазами.
– Не забыл я, – и Путилин протянул задержанному зелёную банкноту, которую с начала разговора держал в руке.
– Благодарствую, Иван Дмитрич, спаситель вы мой.
Доехали до опустевшей Зимней Торговой площади, далее Путилин с Васькой по тележной улицы пошли пешком, чтобы, не дай Бог, кто не заметил из знакомцев. Миша с двумя агентами поехал дальше, чтобы там ждать, когда Иван Дмитриевич выведет Кузьму на свежий воздух. В ночлежном доме опасно арестовывать Добрянского, там много босяков, которые на дух не переносили людей в полицейской форме.
Двери ночлежного дома открывались в восемь часов и до полуночи заполнялся настолько, что некоторым припозднившимся приходилось спать на полу, но один из углов всегда был свободен и там отдыхали, вернее, отсиживались после совершенных налётов, краж или иных более тяжких злодеяний некоторые злоумышленники. Иван Дмитриевич об этом знал, сколько раз совершались облавы и все впустую, то ли кто—то из участка предупреждал, то ли стоят, как они говорит, на стрёме мальчишка, которому гривенник от щедрой души положат. Вот и сейчас Путилин, хоть и шёл с виду спокойным, а на душе кошки скребли. Не за себя, а за Ваську. Себя перестал жалеть четыре года тому, когда из—за измены ушла жена с детьми. Тогда так тоскливо стало на душе, что стал сутками пропадать на службе и старался сам идти туда, где более всего опасности. То, что его никто не узнает, он уверен, не первый раз лезет в такое место, ведь не посылать же в осиное гнездо Мишу. Слишком молод и горяч, голова, конечно, на месте, но вот иногда сперва сделает, а уж потом голову прилагает. Учишь – учишь, толк есть, но прорывается взрывная натура. Вот кто всегда с холодной головой, так штабс—капитан Орлов. Умница, хотя…
